Дальше- шкаф. Коньки его девочек лежали как попало на полу, их шнурки были белыми как ванильное мороженое. Его инструменты свисали с настенных штырьков в аккуратной последовательности, это были в основном садовые инструменты и самым неприятным для работы в саду был

(Карлос. Меня зовут Карлос.)

На самой верхней полке, далеко за пределами досягаемости его дочерей, лежало ружье а. 410, которым уже много лет никто не пользовался и о котором почти забыли, и еще коробка с патронами, такими темными, что на них сбоку едва можно было прочесть слово Винчестер, вполне достаточно того, что ты его мог прочитать и тогда Сифкиц пришел к пониманию, что он вынашивал в своей голове план потенциального суицида. Он яростно боролся, то пытаясь остановить Карлоса, то пытаясь убежать от него, но не мог сделать ни того, ни другого, хотя и чувствовал под собой свою кровать, по ту сторону марли, в которую он был укутан с головы до пят.

Теперь он снова был у тисков, а его. 410 был зажат в тиски, коробка с патронами лежала на рабочем столе, рядом с тисками, там же была и ножовка и он стал пилить ею ствол ружья, потому что так ему было легче сделать то, что он хотел сделать и раскрыл коробку с патронами, их было там два десятка, жирные зеленые, с медным основанием и звук который издало ружье, когда Карлос схватил его было не щелчком, а треском! и во рту у него был привкус масла и пыли, маслянистый- на языке, и пыльный- на внутренней поверхности щек и на зубах, а его спина болела, болела как LAMF, [9] именно так они и отмечались в заброшенных зданиях (а иногда и не только в заброшенных), когда он был подростком и носился вместе с Дьяконами по Поукипзи, они писали на стенах LAMF, теперь также болела его спина, но сейчас, когда его уволили, он потерял многое-Джимми Берковиц больше не мог позволить себе покупать амфетамины, поэтому и Карлос Мартинес больше не мог их покупать, что заглушить боль в спине, он не мог себе позволить и костоправа, чтобы облегчить боль, он не мог позволить себе даже платить за дом — ay, caramba, так обычно они говорили в шутку, но теперь, говоря так, он не шутил, ay, caramba — они же так потеряют дом, когда до конца выплат по кредиту оставалось меньше пяти лет и они потеряют его, si-si, senor, и в этом был виноват он — чертов Сифкиц, с его проклятым хобби по поддержанию дороги в чистоте, а изгиб курка под его пальцем был похож на полумесяц, тот, что невозможно описать словами и который он увидел в глазах своей собаки.

Когда Сифкиц проснулся, рыдая и трясясь, его ноги все еще были на кровати, в отличие от головы, которая почти касалась пола свисавшими волосами. Он на четвереньках выполз из спальни и пополз через гостиную к мольберту, стоявшему под окном. На пол-пути он почувствовал, что уже способен идти.

Картина пустой дороги все еще стояла на мольберте, улучшенный и более законченный вариант той, что была в подвале, на стене в алькове. Он отшвырнул ее прочь и на ее место поставил кусок картона размерами два на два фута. Он схватил ближайший к нему инструмент, которым он намеревался сделать шедевр (этим инструментом оказалась шариковая ручка UniBall Vision Elite) и стал рисовать. Он рисовал на протяжении нескольких часов. В какой-то момент(он помнил это только смутно) ему захотелось отлить и он почувствовал струящееся по ногам тепло. Но его слезы не прекращались до тех пор, пока он не закончил рисунок. Затем, когда к его счастью, слезы высохли, он отступил назад и посмотрел на результаты своих трудов.

Это был гараж Карлоса, октябрьским днем. Собака, Пепе, стояла напротив него с поднятыми ушами. Собаку привлек звук выстрела. На картине не было и следа от Карлоса, но Сифкиц точно знал, где лежит его тело-слева, рядом с рабочим столом с тисками. Если бы его жена была дома, она бы услышала звук выстрела. А если ее не было — она могла уйти за покупками, или, что более вероятно, на работу — то оставался час или два прежде чем она придет и обнаружит его.

Под картиной он небрежно написал — ЧЕЛОВЕК С РУЖЬЕМ. Он не мог вспомнить, когда он сделал эту надпись, но эти слова, написанные печатными буквами были его рук делом и правильным названием для картины. Человека на ней не было, так же как и ружья, но название тем не менее было правильным.

Сифкиц подошел к дивану, сел на него и обхватил голову руками. Его правая рука отчаянно болела от долгого сжимания непривычного, слишком маленького орудия рисования. Он пытался убедить себя в том, что это был просто плохой сон и что картина была его результатом. Что никогда не существовало никакого Карлоса и Компании Липидов- и то и другое было результатом его собственного воображения, толчком для работы которого послужила легкомысленная метафора доктора Брейди.

Сны исчезли, но те картины, которые он в них увидел остались- телефон с трещиной в бежевом корпусе, микроволновая печь, чаша с бананами, глаза его собаки. Он ясно их видел, яснее чем когда бы то ни было.

В одном он был уверен, о чем и сказал сам себе — с этим чертовым велотренажером покончено. Доездился чуть ли не до безумия. Если бы он продолжил в том же духе, то вскоре отрезал бы себе ухо и отправил его почтой не своей девушке (ее у него не было), а доктору Брейди, который, конечно же, был в ответе за то, что с ним случилось.

" С тренажером покончено", — сказал он, все еще обхватывая руками голову. " Может стану ходить в Фитнесс Бойз или еще куда, но с этим гребаным велотренажером покончено".

Но в Фитнесс Бойз он так и не пошел и через неделю, прошедшей без тренировок (он занялся ходьбой, но это не было тем же самым — на тротуарах было слишком много людей и он тосковал по тому покою, который царил на его дороге в Херкимер), он больше не мог выносить всего этого. Он работал над своим последним проектом, которым была иллюстрация в стиле Нормана Рокуэлла для кукурузных чипсов Фритос, ему позвонил его агент и парень из рекламного агенства, который отвечал за работу с Фритос. Чего раньше с ним не случалось.

Но хуже всего было то, что он не спал.

Постепенно видения из того сна становились все более размытыми, и он решил, что только картина гаража Карлоса, которая враждебно смотрела на него из угла комнаты возрождала и оживляла их, также как струя воды, возвращает к жизни измученное засухой растение. Но он не мог заставить себя уничтожить картину (хотя ему этого очень хотелось), поэтому он развернул ее так, чтобы кроме стены она ничего больше не видела.

В тот день он спустился на лифте в подвал и сел на велотренажер. И как только он зафиксировал свой взгляд на стенной проекции, велотренажер снова превратился в его старенький трех-скоростной Роли и он продолжил свой путь на север. Он пытался убедить себя в том, что чувство, как-будто его кто-то преследует было мнимым, просто он все еще находился под воздействием того сна и неистовых часов, проведенным им у мольберта. На какое-то время это сработало, несмотря на его сомнения. У него на самом деле были серьезные основания сделать так, чтобы это сработало. Но главным было то, что он снова смог спать до утра и продолжать работу над заказом.

Он закончил работу над картиной, изображавшей пареньков, совместно поглощающих Фритос в идилии пригородного бейсбольного поля на возвышении для питчера, отправил ее с посыльным и на следующий день получил чек на десять тысяч двести долларов с запиской от Барри Касселмана, его агента. " Вы немного меня напугали, уважаемый.", говорилось в записке, и Сифкиц подумал: " И вы в этом не одиноки, уважаемый".

На протяжении следующей недели у него постоянно возникало желание рассказать кому-нибудь о своих приключениях под красным небом, но каждый раз он отвергал эту идею. Он рассказал бы об этом Труди, но конечно же, если бы Труди была рядом, его дела не зашли бы так далеко. Идея рассказать обо всем Барри показалась ему смехотворной; что же касается доктора Брейди, то мысль о том, чтобы поделиться с ним, его немного пугала. Доктор Брейди порекомендовал бы ему обратиться к хорошему психиатру и пройти тест на психическую вменяемость, ответив на вопросы Миннесотского многоаспектного личностного опросника.